Каково быть квир-персоной
и небелым человеком в России
У людей есть много идентичностей. Например, этническая идентичность (я – саха, я – бурят:ка), гендерная (я – женщина, я – мужчина, я – небинарная персона), связанная с сексуальными предпочтениями (я гетерсексуаль:на, я квир). Когда мы начинаем замечать, как много у людей разных идентичностей и опыта, мы делаем первый шаг к пониманию того, как в России работает система подавления и невидимости.
В мире, где всё больше стран скатываются к фашизму, редко кто может думать только об одной части своей идентичности – квирной, гендерной или этнической. Об этом важно говорить и не замалчивать тему.
Истории сопротивления колонизированных групп и квир-сообщества в России где-то пересекаются, а где-то, к сожалению, игнорируют друг друга. Для меня и для многих небелых квир-персон, деколониальность и квир-сопротивление идут вместе, потому что они ставят под вопрос существующие несправедливые порядки – гендерные и этнические. Но я чувствую, что иногда в этих двух группах есть слепота друг к другу. И часто гендерное беспокойство для небелых квиров объединено с этническим беспокойством. Например, будучи мужчиной-геем из Тувы, я чувствую враждебность от других людей из-за того, что я и тувинец, и гей.
Российское государство всегда видело опасность в квир-сообществе и коренных организациях. Из свежих мер можно вспомнить закон об «ЛГБТ-пропаганде» и внесение коренных и региональных организаций в список экстремистов. И в этих условиях речь идет не о борьбе за звание «кто угнетен больше», а встает вопрос существования в качестве небелой квир-персоны, где оба эти качества – квирность и этничность – являются целью подавления фашистским режимом. Более того, это точка пересечения борьбы за самые базовые права человека, за право быть собой.
Чтобы показать, как идентичности могут влиять на самые базовые процессы, мы решили поговорить с квир-персонами из национальных республик. Мы надеемся, что эти разговоры откроют поле для рефлексии и покажут множественность систем угнетения в России. В этом материале мы делимся историями о том, каково быть небелым квиром в России. Ведь личное – это всегда политическое, и это особенно актуально для квир-людей из коренных сообществ.
P.S. Хочу лично поблагодарить всех, кто смог поучаствовать в этом проекте. Наши истории и опыт важны, но еще важнее быть услышанным.
Расскажи немного о себе. Когда ты осознал:а, что ты квир-персона?
М.:
Я саха, сейчас учусь в университете и одновременно работаю в Берлине, где стараюсь участвовать в активистских мероприятиях. С подросткового возраста, точнее с пубертата, понимал, что меня привлекают парни. Хотя, если вопрос стоит об осознании себя как квир-персоны (квир и гей – разные понятия, и я считаю себя именно квиром), то это я принял уже в Берлине, то есть во взрослом возрасте.
Алтан:
Меня зовут Алтан, я из Бурятии, мне 24 года. Я небинарный человек, мои местоимения – они/их. Я гоморомантичный бисексуал, иногда говорю о себе как о гомофлексибл* — в целом, типичный квир, если можно так выразиться. Я междисциплинарный художник и писатель, занимаюсь деколониальным квир-активизмом, а параллельно работаю в маркетинге.
Квирность я осознали в 13 лет, тогда мне казалось, что термины «асексуал»** и «агендер»*** хорошо описывают мой опыт. Позже, примерно в 15, это трансформировалось в лесбийскую идентичность. До сих пор использую лейбл «лесбиянка», потому что так проще говорить о своём опыте: у меня были отношения только с девушками, и я представляю свои отношения именно так и в будущем. В то же время, во мне остаётся часть бисексуальности, особенно в периоды, когда обостряются психические расстройства…
*от flexible – гибкий
**человек, не испытывающий сексуального влечения ни к какому гендеру
***человек, не приписывающий себя ни к какому гендеру
Даши:
Я бурят, учусь в большом городе в другом регионе на гуманитарном направлении. Всегда знал, что я квир, с самого детства, менялись только слова. Рос с ощущением своей правоты, быстро в интернете узнал, что это нормально, непонимание в окружении считал пережитками советского прошлого.
Мерген:
На данный момент я нахожусь не на территории России, не на территории моей малой Родины. Сейчас обосновался в чужой стране, которая меня защищает. Начинаю жизнь с нуля. Я осознал, что я с детства являюсь квир-персоной. Осознание может приходить постепенно, при взрослении. ЛГБТ-сообщество очень разнообразно, бывают небинарные люди, трансгендерные люди. Я же воспринимаю себя мужчиной-геем.
Агван:
Сайн, меня зовут Агван, учусь в Германии на медицине, преподаю немецкий и помогаю представитель_ницам коренных народов при переезде в Германию. Я понял, что являюсь квир-персоной в 11-12 лет. Думаю, мне достаточно повезло, что у меня не было стадии отрицания или стыда за мою ориентацию. При переходе в новую школу сразу заявил всем, что я бисексуал.
Күндүл:
Я представлюсь как Күндүл, мне 26 лет. Работаю в сфере IT. С 2020 года живу в эмиграции в Германии.
Я с самого детства знал, что меня привлекают парни. Я рос в 2000-е, и у нас одними из первых в деревне появилось спутниковое ТВ. Мы с мамой смотрели вместе MTV, и там показывали передачи: Next, Обыск и Свидание. В этих шоу девушки искали парней, парни искали парней, девушки – девушек, в общем в любой комбинации. Поэтому я рос с пониманием, что это обыденно и я могу любить кого угодно.
Яна:
Мне 31, развиваю свое дело. Осознала свою квирность в подростковый период. Помню растерянность и ощущение, что со мной что-то не так. Как потом оказалось, внутренние конфликты – частое явление у квир-подростков, так как квиры мало представлены в обществе или представлены в негативном ключе.
Что для тебя значит квир-сообщество? Каково быть квир-персоной и небелой квир-персоной в России?
М.:
Квиры – это люди, относящие себя к любой гендерно-сексуальной идентичности отличной от цис-гетеро*. Плюс у квиров есть чувство сообщества внутри группы. Например, я встречал парней геев, которые мизогинно отзывались о женщинах, или которые открыто ненавидят феминных мужчин и так далее – я бы точно не отнес их в число квиров.
Я переехал на Запад как раз потому, что в России не вижу будущего. Свобода быть собой для меня – это главное, ни Россия, ни Якутия предоставить этого не могут на данный момент. К сожалению, не испытал квир-опыт в Якутии, так как переехал в «русский» город в 17 лет. Но по воспоминаниям быть азиатом квиром в русских городах было сложно: подписи «нет азиатам» в приложениях для знакомств в русском гей-сообществе – норма. Пока такое существует, нас ждёт ещё долгий путь к принятию.
*цисгендерные и гетеросексуальные люди – это люди, у которых сходятся биологический пол и гендерное самоощущение, а также их привлекает противоположный пол
Алтан:
Квир-сообщество – это люди. Я люблю квир-людей, люблю квир-сообщество.
Как такового организованного «ЛГБТ-движения» не существует (прим. редакции: в 2023 году российские власти запретили и объявили экстремистским несуществующее «Международное общественное движение ЛГБТ»). Квир-сообщество – это просто люди, которых объединяет то, что они не вписываются в цисгетеро-матрицу. И это невписывание – его иногда можно считать, а по человеку понять, что он «свой». Мы разные, но у нас есть пересечения в опыте. Мы чувствуем себя безопаснее рядом друг с другом, особенно когда политическая ситуация всё время напряжённая.
Быть квир-персоной в России – это, например, получать отказы в проектах, потому что ты открыто говоришь о себе. Это быть маргиналом в профессиональных сообществах. Пока невозможно быть открытым квиром и при этом успешным. Все в шкафу. Ты можешь понять, что человек гей или они лесбиянка, просто по вайбу: по музыке, по стилю, по каким-то косвенным вещам, по тому, как они «дружат» с кем-то одного пола, или по тому, с кем живут. Но это всё сигналы, которые считываются только внутри сообщества. Снаружи человек просто выглядит «очень творчески».
Быть небелой квир-персоной – это:
Если ты азиатка, то даже в лесбийском сообществе может быть фетишизация.
Если ты бурятка и ты гомо или транс*, тебе могут сказать: «Тебе надо пройти обряд, может у тебя шаманский дар», такое реально говорили двум моим знакомым.
Если ты квир из Бурятии, то люди часто автоматически думают, что у тебя адская история, что тебя не принимают, что у тебя дома ужасная гомофобия. Потому что они воспринимают бурят как «диких, отсталых».
Я мало жили вне Бурятии, и мне сложно говорить, каково это – быть бурятской квир-персоной в другом контексте. В Иркутске у меня бывали ситуации откровенного расизма, но они были не про квирность.
Даши:
Я очень люблю квир-сообщество, всегда легче найти контакт с человеком, если у них есть квир-опыт. Но у меня никогда не было групп друзей, построенных на квирности, всегда по интересам, но с большой пропорцией квир людей. Осознание того, что я живу в России, всегда как-то тяготило, но я его делил и с неквирными друзьями. Ощущал, что есть большой опасный мир снаружи, но в моем окружении я всегда чувствовал себя комфортно.
Гомофобия в Бурятии казалась вызванной непониманием. Искренняя ненависть в отношении квир-персон как будто была присуща только России, где-то снаружи. Свою небелость я ощущал только в Москве с большой компанией друзей бурят: я светловолосый, видимо, русских моя внешность не провоцирует на комментарии, а внешность моих друзей – провоцирует. С ненавистью, к счастью, не сталкивался – только комментарии «как вас сегодня много здесь», «такая необычная внешность». В Минске столкнулись с более странными ситуациями: нам не верили что мы не китайцы, на улице припомнили Хиросиму.
Мерген:
Мне в свое время сказали, что если ты покидаешь Россию, то нужно поменять полностью мышление, сделать его более широким. В России квир-сообщество было маленьким, тихим уголком, где я мог раскрыться, найти своих людей, не иметь маску.
Быть квир-персоной в России трудно, а небелой так вдвойне. Есть двойная стигма: то, что обычным белым персонам дается легко, нам нужно завоевывать, достигать. Очень часто в больших городах есть жесткий расизм в квир-сообществе.
Агван:
На самом деле я практически не чувствую принадлежность к белому квир-сообществу. Для них я не интересен ни как человек, ни как романтический объект. Как мне кажется, в белом ЛГБТК+ сообществе до сих пор царят белые стандарты красоты, в особенности внутри России.
Күндүл:
Я очень рад быть частью квир-сообщества. Конечно, трудно быть геем и небелым человеком в России. Но я сам никогда не подвергался насилию к себе по этим причинам. Будучи гетеросексуалом, мне кажется, я бы не добился тех успехов, которые стали основой моей текущей жизни. Я ходил в якутскую школу, поэтому не было буллинга по этничности, но меня буллили за мои манеры и феминность. И тогда я компенсировал это большими стараниями в учебе. В итоге я успешно сдал ЕГЭ, поступил в московский вуз и хорошо выучил английский. Был бы я гетеросексуалом, мне кажется, остался бы в якутской деревне.
Яна:
Для меня квир-сообщество – это уютная частичка общества, вселяющая надежду на светлое будущее, где разносторонние группы людей объединены общей целью – мирным сосуществованием. По крайней мере, это то, к чему мы стремимся.
Квир-сообщество довольно стигматизировано в России. Тем не менее мы учимся выживать. Лет десять назад квир-сообщество было более открытым, далее после принятия ряда маргинализирующих законов, мы замкнулись. Это привело к некому кризису квир-сообщества, которое раздробилось на мелкие разные течения, где каждый искал одобрения у общества.
Так как квирность можно скрыть, с этим проще жить в России, но всегда есть ощущение, будто ты – нежелательная клетка под микроскопом, и тебя пытаются раздавить. Просто адаптируешься под новые реалии, скрываешь себя настоящую. Где надо отшучиваешься, а иногда и вовсе подыгрываешь.
Было ли чувство, что квирность и этническая идентичность в конфликте? Если да, почему это возникало?
М.:
Быть Саха и быть квиром классно. У меня никогда не было конфликтов между этими идентичностями, потому что идентичность – это пересечение этих двух (и больше) частей мой жизни. По крайней мере у меня в голове. Мы, сахалар, довольно спокойные люди, мы ближе к природе, чем люди авраамических религий. А я всегда думал, что может быть более натуральнее, чем любовь? Поэтому конфликтов не было.
Алтан:
У меня никогда такого не было. Когда я сделали каминг-аут моей маме о моей небинарности и моих местоимениях, она сказала, что я просто бурятка. Думаю, что у неё есть полное право так сказать, потому что она учительница бурятского языка, а бурятский язык гендерно-нейтральный.
Я всегда греюсь мыслью, что на бурятском меня бы почти не мисгендерили*.
Также в 15 лет я читали в книжке, которая хранилась у нас дома, про миф с шаманками Асуйхан и Хусыхан, которые были матерями для Булагата и Эхирита**. Этот миф связан с местностью, откуда я родом. Моя интерпретация — что эти шаманки – это лесбийская пара, которая усыновила детей, а гомофобы просто сделали их сёстрами… Я помню, я рассказывали об этой идее на писательском курсе, и люди удивлялись моей смелости, что я могу интерпретировать мифологию – ведь это может вызвать много хейта. По-моему, у меня столько же прав на свободу интерпретации, как у любого другого бурята. Все эти мифические «традиционалисты» конструируют прошлое как им хочется, почему это не могу делать я?
Быть квир-буряткой – это прекрасно! Во мне нет никакого конфликта этих двух идентичностей.
*Мисгендеринг – это чаще всего намеренное использование других местоимений, когда человек уже назвал свои комфортные местоимения. Например, называть человека ОН, когда уже попросили обращаться на ОНА.
**родоначальники двух бурятских племен
Даши:
Никогда не чувствовал конфликта этнической идентичности и квирности. В Бурятии квирная идентичность определяла меня больше, вне Бурятии – этничная.
Мерген:
Да, любое общество имеет традиции. Наша этническая идентичность бывает в конфликте с квир-идентичностью. Есть давление со стороны родственников, родителей, коллег. Я считаю, что сегодняшние подростки более толерантные.
Квирность и этническая идентичность для меня всегда были в конфликте. Но в других странах это дополнительная ценность, там ты сложный и уникальный человек. У каждого человека есть множество идентичностей, и они полезны для заведения знакомств.
Агван:
Абсолютно нет. Чем больше читаешь про историю разных народов, тем больше понимаешь, что колонизация и христианство идут рука об руку с гомофобией и сексизмом. В мифологии моего народа есть достаточно мифов о квир-отношениях и есть только одно местоимение для «она/он/оно».
Күндүл:
После школы я переехал по учебе в Москву. До этого я жил в Якутске, ходил в якутскую школу, поэтому до переезда мне даже не нужно было говорить на русском. Конечно, русский я знал, но мой родной язык якутский (саха). Мы говорим на саха в семье, с друзьями и вообще в любых ситуациях в Якутске. Поэтому в первый год в Москве я чувствовал неуверенность в своем русском, у меня был акцент, и я его очень стеснялся. Хотя эти все комплексы были у меня в голове. Все однокурсники и преподаватели были очень открытые и принимающие. Никто не дискриминировал меня по этничности. Но присутствовал бытовой расизм. Например, у нас в группе были китайцы. Когда преподаватели делали перекличку они читали эти китайские имена и смотрели на меня, ожидали, что я тоже китаец.
Яна:
Не скажу, что есть какой-то конфликт квирности и этнической идентичности. Я даже горда быть квиром из моей этнической группы, всячески стараюсь поддерживать свой народ. Я сталкивалась с отчуждением моей квирности в равной степени. Не скажу, что в моей этнической группе более выражена гомофобия.
Но я могу сказать, что общество больше одобряет меня как лесбиянку, нежели небелую. Быть квиром в России более безопасно, чем быть небелой.
Есть ли чувствительность в российском квир-сообществе к деколониальности/расизму, и наоборот, у коренных сообществ к гомофобии? Какие эмоции ты испытывал:а, когда/если встречал:ась с расизмом или гомофобией в этих средах?
М.:
Могу сказать, что если даже и есть эмпатия белых квиров к небелым или коренных народов к квирам, то она небольшая, и я бы даже сказал незначительная.
Алтан:
В российском квир-сообществе нет чувствительности к деколониальности и расизму. Сейчас токенизм* стал модной темой у квир-сообществ. Я помню, как к нам в деколониальную организацию написала ЛГБТ-организация с просьбой поучаствовать в их онлайн-прайде. Они хотели, чтобы один человек рассказал о квирных традициях разных народов России. Это было странно, потому что один человек не способен рассказать о квир-традициях всех народов. На такое предложение способен только московский «интеллектуал», который всегда всё знает лучше всех.
Русское квир-сообщество также полно расизма, потому что они такие же люди. В начале войны был кейс, как белая лесбиянка попросила убежище в Германии и постила сторис с откровенным расизмом и ксенофобией в отношении темнокожих и арабов. Видимо, она считает, что достойна большего, чем небелые люди.
Мне кажется, что в коренных сообществах, по крайней мере в азиатской части, где практикуют шаманизм и буддизм, отношение к квирности намного мягче, чем в христианстве и исламе. Да, буддизм, особенно тибетская школа, в каком-то роде гомофобен из-за учений отдельных лам. Но, как я сказали выше, в моем окружении нет случаев жёсткой гомофобии. Я считаю, что гомофобию в Бурятию привезла власть – сначала советская, потом путинская.
*Токенизм – это формальное и поверхностное использование разных групп для повышения своей репутации, при этом не приносящая реальной пользы этим группам.
Даши:
В моем опыте оба сообщества восприимчивы к обеим проблемам. Возможно, деко-сообщество более квир-френдли, чем квир-сообщество деколониально. Люди попадают в деколониализм в основном из-за их политических взглядов, деколониальность по своей сути квирная.
Квир-сообщество – большое понятие. В москве есть гей-сауны куда ходят бизнесмены, будут ли они восприимчивы к деко – нет, конечно. Но среди моих знакомых, особенно тех, кто квирен в отношении гендера, солидарность с деколониальным сообществом большая.
Мерген:
Я считаю, что квир-сообщество иногда имеет чувствительность к расизму. Квир-сообщество в Сибири, например, более лояльное к небелым людям. Это зависит от города – чем больше город, тем меньше чувствительности к расизму. Если я не мог найти жилье из-за расизма, я обращался к квир-сообществу.
У коренных сообщество иногда бывает чувствительность к гомофобии. У большинства женщин принимающее отношение. Может, в некоторых коренных сообществах тема квирности просто не важна. Это зависит от менталитета.
Агван:
Я уже почти пять лет как выехал из РФ, поэтому сказать наверняка не могу. Но по тому, что я вижу в своем инфополе, нет. Я помню, как русские парни в анкетах на дейтинг платформах писали «интересны только парни славянской внешности» или «азиатам не беспокоить». Так что выводы делайте сами. А что касается гомофобии у коренных народов, мне кажется, она на таком же уровне, как и в европейской части России, может быть у нас местами ситуация даже лучше.
Күндүл:
Только в 19 лет я начал по-настоящему раскрываться и проживать свою квирную идентичность. Я сделал каминг-аут близким друзьям и однокурсникам, все ответили большой поддержкой и принятием. Я начал ярко краситься и одеваться, не скрывать свои манеры. И тоже никакого насилия по этому поводу не было. Я начал ходить в гей-клубы в Москве. Конец 2010-х был еще очень открытым и свободным тогда в городе. Только прошел чемпионат мира по футболу, и казалось, скоро всё исправится. У меня тогда был молодой человек, и мы могли гулять за руки и целоваться при людях.
Якутский язык у меня ассоциировался с консервативным образом жизни, традициями и строгими социальными нормами. Однако сейчас я слежу в Инстаграме, как молодое поколение – моё поколение – делают язык своим, и создают очень крутые и современные вещи на языке саха. На якутский язык переводят или находят аналоги квирного сленга, мой любимый: ыһан-тоҕон кэпсээ (spill the tea). В Якутске появился streetwear с использованием элементов традиционного наряда.
И в целом, несмотря на традиционность и консервативность в якутском языке и культуре, из-за близости Азии и большого расстояния до Центральной России, Якутск мне всегда казался более прогрессивным городом в сравнении с Москвой в вопросе принятия различных идентичностей. Очень много молодых людей ярко одеваются, красят волосы и очень открыто себя выражают. Мне кажется у людей в республике больше принятия, потому что они на себе испытывают дискриминацию. И тогда у них есть солидарность к другим дискриминируемым группам.
Яна:
Российское квир-сообщество на данный момент утратило былое сочувствие отдельным проблемам общества. Оно как будто говорит, у нас своих проблем хватает. Мои белые друзья и знакомые квиры отрицают существование расизма в России, что уж говорить про колониализм. После долгих споров, мы больше эту тему не поднимаем, им так удобнее.
У коренных сообществ, по моим наблюдениям, не так остро стоит вопрос квирной части общества. Большая часть коренных обществ просто пытается выжить в этой давке, сохранить свою культуру, язык и спасти население. Никогда прежде нацменьшинства не были так осознаны и не были под такой угрозой – я говорю о бесчисленных жертвах войны.
Какая у тебя история с принятием квир-идентичности и этнической (Если такая была)? Что тебе помогло?
М.:
У меня не было стадии принятия себя как квир. Я знал, кто я есть, и понимал, что иногда быть собою опасно, и надо вести себя так, как нужно обществу. Поэтому свой переезд я планировал уже, наверное, в 15 лет. Этнического принятия тоже не было. Я учился в якутской школе и вырос в Якутии, и к счастью – я обожаю Республику Саха, и хотел бы вернуться туда жить, скорее всего в старости где-то в Амге, это мое любимое место в Якутии.
Алтан:
Я всегда росли с гордостью, что я бурятка. У меня был один момент: лет в 13 я фолловили многие инстаграмы девушек-подростков в стиле Tumblr, и у меня были мысли, что я были бы красивее, если бы были белой девушкой. Хотя я были очень красивым ребёнком и подростком. Думаю, эти мысли были из-за малой репрезентации азиаток в медиа. Потом я встретили паблик «Бодипозитив», который познакомил меня с феминизмом, и очень скоро я перестали волноваться о внешности.
С квир-идентичностью. В 13 лет я узнали про асексуальность и подумали, что это мне подходит, потому что у меня нет такого интереса к мальчикам. В детстве у меня были мысли, что девушки привлекательнее мужчин, но мне казалось, что это просто объективный факт, и мне до сих пор так кажется… Потом, в 15 лет, я посмотрели фильм «Жизнь Адель», он мне сильно понравился. После я посмотрели больше 50 фильмов на лесбийскую тему, подписывались на лесбийские паблики, я чувствовали, что это про меня. Все мои отношения были только с феминными девушками. Меня не привлекает маскулинность, я люблю женскую энергию, женственность, женщин. А женщины любят разбивать мне сердце…
Я отчасти бисексуальны, но я не могу серьёзно воспринимать мужчин. В прошлом году у меня было очень травматичное событие, поэтому я ходили на большое количество свиданий с парнями как копинг-механизм. Но как-то серьёзно их рассматривать невозможно, потому что я не чувствую такой химии, какая у меня бывает с девушками. Я немного стесняюсь называть себя бисексуалкой: технически я бисексуальны, но эти опыты очень разные. Хотя, может, у всех так.
С небинарностью. В 13 лет вместе с асексуальностью я узнали слово «агендерность» и поняли, что оно про меня. Но лет в 15 я стали TERF*, думаю, из-за внутренней трансфобии. Мне казалось, что если я спокойно могу жить женщиной, использовать женские местоимения, но при этом быть гендерно-неконформной, то это значит, что так могут все, и нет смысла в трансгендерности. Но через пару лет я переросли эту идею через. В этом мне помогла деколониальность. Я поняли, что идеи TERF – это идеи белого супрематизма. Во многих культурах до европейской колонизации были небинарные и транс*люди. Этот факт помог мне принять других людей и себя, помог понять, как бинарность противоречит природе и естественности. И хоть я не люблю такие концепты, но они необходимы для деконструирования трансфобного нарратива.
*TERF – направление феминизма, которое исключает транс-женщин из своей повестки
Даши:
Почему-то это было легко. Тяжелее было принять, что мне также могут нравиться девушки, ведь большим столпом моей идентичности с раннего подросткового возраста было то, что мой интерес всегда дружеский и «безопасный». Бурятская идентичность была фоновой в Бурятии, что логично для меня, как будто идентичность для меня это всегда то, что отличает тебя от большинства. Я вырос без знания бурятского, мама всегда говорила про другие семьи «настоящие буряты». В тысячах км от дома сейчас, изучая бурятский, могу назвать себя настоящим бурятом, недавно почувствовал это.
Мерген:
Сначала была полная апатия. Но потом ты понимаешь, что с природой ничего не сделаешь, и просто принимаешь это. С этнической идентичностью, я думаю, это моя сила, я могу поставить ее как дополнительную ценность. Не в России я чувствую, что мои идентичности дополняют друг друга. Я считаю, что это больше ментальная проблема, особенно для подростков. Нужно обсуждать, поднимать, говорить, что это нормально. Печально, что иногда подростки совершают суицид.
Агван:
Как я уже рассказал, за осознанием своей ориентации пришло сразу же и принятие. Я никогда не стыдился своей ориентацией или не принимал ее.
С национальной идентичностью было все сложнее… с возрастом мне начало казаться, что я непривлекательный, потому что у меня азиатские черты лица. В детстве я почти никогда не видел позитивной репрезентации азиат_ок, это, я думаю, сыграло большую роль. Меня привлекали исключительно люди с европейской внешностью. И мне казалось, что такой как я никогда не сможет понравиться человеку белой внешности.
Потом познакомился с концептом бодипозитива, и начал делать комплименты себе, смотрясь в зеркало, и со временем так решил проблемы с принятием себя и своей внешности. Как мне кажется, это было лишь лечение симптомов. Поистине я начал принимать свой народ и себя после мобилизации. Что-то сломалось в тот день, возможно, моя white and russian-washed часть личности. С тех пор, не идентифицирую себя как россиянин.
Күндүл:
Я до сих пор не понимаю, как совмещать в себе свою квирную и коренную идентичности. В якутском обществе есть образ сильного мужчины – главы семьи и добытчика. Я под такой образ не подхожу. Сейчас я пробую проживать свою квирную часть на языке саха.
В эмиграции я особенно сильно начал скучать по родному языку и якутской культуре. Поэтому я начал интересоваться тем, какая была квирная история в Якутии, что происходит сейчас. Я веду дневник и записываю свои свидания и отношения на саха. Сначала это было очень дико, но теперь уже стало более привычно. Я до сих пор не сделал каминг-аут семье и родителям. Они ожидают, что я заведу семью и детей, и кладут на меня большую ответственность за продолжение рода, языка и народа. Я сам очень хочу семью и детей, и научить их якутскому. Правда пока не знаю, как это получится сделать. У меня очень хорошие отношения с семьей, и я очень боюсь их испортить.
В Якутском языке нет грамматического гендера, поэтому он очень нейтральный. При этом язык очень эмоциональный и можно легко передать очень много нюансов или своего отношения к рассказываемой истории. Поэтому я представляю, что квиры в Якутии очень ловко и остро выражаются на саха. Мне очень жалко, что я не прожил еще в Якутске свою взрослую жизнь. Очень хочется узнать, что там происходит в квирных кругах.
Яна:
История принятия моей квир-идентичности началась, когда и слов-то таких не существовало в русскоязычном пространстве. Безусловно я столкнулась с внутренними конфликтами, к которым не была готова, и первое время отрицала все свои чувства. Когда ты ребенок и растешь в обществе, где тебе навязывают, что квирность – это нечто постыдное и чуть ли не преступное, ты запутываешься. Уходит немало времени понять, что ориентация и половая идентичность — это разные вещи, чтобы осознать, что ты такой же член общества и имеешь право жить достойно.
С этнической идентичностью то же самое. Единственная разница, когда я осознала, что я представитель нацменьшинства, я быстро и достоинством это приняла. Но какая же была досада, когда я осознала, что и тут я не самая признаваемая часть общества. И что тут тоже пытаются как бы замять мою идентичность, стереть ее и навязать мне названную белость, прикрывая это ассимиляцией.
С какими сложностями сталкиваются небелые квир-персоны? Какие решения государства на это влияют?
Алтан:
Россия сейчас продвигает превосходство русской нации над всеми другими из-за последних правок в Конституции РФ про государствообразующий народ*, а также нацистские идеи о чистоте расы из-за репрессивных законов против квир и транс* людей, и против мигрантов.
Запрет трансперехода – это убийственный закон, потому что гендерно-аффирмативные операции** и смена документов – это база для комфортной жизни транслюдей, без этого постоянно живешь в страхе за свою жизнь.
Причисление так называемого «ЛГБТ-движения» в список экстремистов, в который также включили национальные и деколониальные движения. Нас ставят рядом не потому, что мы опасны, а потому что мы не поддаёмся атомизации. Потому что мы умеем объединяться, поддерживать друг друга. И в этом настоящая угроза режиму. Права ЛГБТ и право на самоопределение – это про горизонтальные связи, про настоящую демократию, про то, что можно жить не в страхе и не в одиночестве.
Запрет так называемой «ЛГБТ-пропаганды» – это абсурд.Вот пример: гетеро-пропаганда окружает людей постоянно, ее намного больше, чем гей-пропаганды, но ЛГБТ-люди все равно жили, живут и будут жить всегда. Среди животных встречается гермафродитизм и гомосексуальность, вроде пропаганду животные еще не придумали.
Тестирование детей-мигрантов на знание русского языка перед поступлением в школу – у меня не хватает воображения, чтобы оценить жестокость людей у власти. Почему мы продвигаем миграцию в Россию среди правых и консервативных людей в западных странах, но ставим такие условия для поступления в школу? Где дети должны учить русский язык, если не в среде? Школа это базовое право ребенка. Это решение изолирует, отсекает, делает чужими, ещё больше загоняет семьи мигрантов в маргинальное положение.
Можно бесконечно продолжать эти новые законы, которые создаются для того, чтобы жизнь в россии была только хуже, но говоря уже о том, как издеваются над национальными республиками экстрактивизмом и вгоняют нас в бедность.
*в 2020 году в Конституцию РФ были приняты поправки, которые в том числе закрепили статус русского языка как языка государствообразующего народа.
**Гендерно-аффирмативные операции – это хирургические вмешательства, направленные на изменение физических характеристик тела, чтобы соответствовать гендерной идентичности трансгендерного человека. К ним относятся гормональная терапия, операции на лице, удаление волос, а также пластика тела.
Даши:
Небелые квир-персоны сталкиваются с двойной дискриминацией. Не все люди в диаспоре будут к вам открыты, если вы квир. Расизм пересекается с квирфобией. Не знаю, какие решения государства могут что-то поменять. Свой позитивный опыт взросления я связываю только с экономическим привилегиями.
Мерген:
У всех разный бекграунд, могут избить, изнасиловать, могут быть проблемы с поиском жилья. Последние законы подливают масло в огонь – все больше и больше людей друг на друга стравливают. Террористическое, мафиозное государство не понимает простых людей. А небелые квир-персоны в конце пропасти, нужен большой опыт жизни и хитрости, чтобы выжить в нынешней России. Это очень трудно ментально и физически. Нужно заявлять, что мы такие есть.
Күндүл:
С начала ковида я начал замечать всё больше расизма. Возле меня не садились в метро. Полиция начала проверять документы у лиц неславянской внешности. Я искал новую квартиру в Москве, и риелторка по телефону меня прямо спросила, русский ли я. И как-то живя в Москве, я отдалился от своей якутской части, всё реже говорил на языке и заметил, что я начал его забывать. Это было очень страшно наблюдать.
Квир-пространство в основном было белое и русскоязычное, конечно. Несколько раз нас не пустили в гей-бар и клуб, потому что думали, что мы мигранты. Потом у меня появилась возможность по учебе уехать заграницу, и я улетел. Оказалось, что очень вовремя.
Яна:
Небелые квиры сталкиваются с ксенофобией от белых квиров. Бывает такое, что человек может быть сам квиром или союзником, но не одобряет твою культуру и проявляет нетерпимость на почве этнической принадлежности.
О какой терпимости тут может идти речь, если государством одобрено притеснять небелых. На государственном уровне считается, что в России живут одни белые, а небелые маргинализированы и к ним предвзятое отношение. Власть распространяет установку, что небелые – это не граждане РФ, и являются заведомо преступниками. Это наносит ущерб репутации коренных народов и создает кризис идентичности: когда тебе каждый день твердят, что, например, темноволосые люди – это не часть общества, ты начнешь закрашивать волосы, да так, что забудешь, какой ты на самом деле. А в здоровом обществе так быть не должно.